Неточные совпадения
К религии он относился так же отрицательно, как и к существующему экономическому устройству. Поняв нелепость
веры, в которой он вырос, и с усилием и сначала страхом, а потом с восторгом освободившись от нее, он, как бы в возмездие за тот обман, в котором держали его и его предков, не уставал ядовито и озлобленно смеяться над попами и над
религиозными догматами.
Марксизм-коммунизм —
религиозная секта, для которой главное совсем не благосостояние рабочих, а исповедание истинной
веры.
И в христианском мире возможен пророческий мессианизм, сознание исключительного
религиозного призвания какого-нибудь народа, возможна
вера, что через этот народ будет сказано миру слово нового откровения.
И в отпавшем от
веры, по-современному обуржуазившемся русском человеке остается в силе старый
религиозный дуализм.
Не раз уже указывали на то, что социология заменила теологию, что
религиозное чувство потерявшего
веру человечества направилось на социальность.
Вера в человека, в его творческую свободу и творческую мощь возможна лишь для
религиозного сознания, а никогда не для позитивистического сознания, которое смотрит на человека, как на рефлекс материальной среды, природной и социальной.
Но мне самому глубоко присущ
религиозный гуманизм,
вера в человечность Бога.
Мучительные
религиозные сомнения я переживаю лишь в тот момент, когда допускаю истинность и верность застывшей традиционной догматической
веры, вызывающей мой протест и даже негодование.
Впоследствии она все время и держалась таким образом: она не примкнула к суетне экзальтированных патриоток и «девоток», но в костел ходила, как прежде, не считаясь с тем, попадет ли она на замечание, или нет. Отец нервничал и тревожился и за нее, и за свое положение, но как истинно
религиозный человек признавал право чужой
веры…
В таком настроении я встретился с Авдиевым. Он никогда не затрагивал
религиозных вопросов, но год общения с ним сразу вдвинул в мой ум множество образов и идей… За героем «Подводного камня» прошел тургеневский Базаров. В его «отрицании» мне чуялась уже та самая спокойная непосредственность и уверенность, какие были в
вере отца…
Конечно, у него все время это соединяется с воскрешающими
религиозными силами, с
верой в Христово Воскресение.
Религиозная философия принципиально свободна в путях познания, хотя в основании ее лежит духовный опыт,
вера.
В России в начале века философия, которая очень процветала, приобретала
религиозный характер, и исповедание
веры обосновывалось философски.
Но их подмена
веры знанием, их неспособность к волевому подвигу
веры вела к
религиозному бессилию и бесплодию, к блужданию по пустыням собственной мысли и собственного воображения.
В свете органической
религиозной философии старый спор знания с
верой получает совсем иной и новый смысл.
В сущности, и те и другие ставят вопрос
религиозный на почву политическую, формальную, внешнюю: одни боятся
веры и хотели бы охранить себя от ее притязательной силы, другие боятся неверия и также хотели бы охранить себя от его растущей силы.
По классическому и вечному определению
веры, одинаково ценному и в
религиозном, и в научном отношении,
вера есть обличение вещей невидимых.
Акт
веры,
религиозное восприятие лежит и между учением о Логосе Гегеля и учением о Логосе Вл. Соловьева.
Свободу совести защищает безрелигиозный, холодный к
вере мир как формальное право, как одно из прав человека и гражданина; мир же церковный, охраняющий
веру, слишком часто и легко свободу совести отрицает и
религиозной свободы боится.
Что люди, чуждые
вере, враждебные религии, не могут говорить о
религиозной совести и бороться за
религиозную свободу, это, казалось бы, само собою очевидно.
Религиозная философия видит, что противоположность знания и
веры есть лишь аберрация слабого зрения.
Личность ждет универсального разрешения своей судьбы, и в этом скрыта уже жажда
веры и
религиозного исхода.
От Логоса Филона Александрийского к Логосу Иоанна Богослова можно перейти лишь актом
веры, лишь
религиозным восприятием.
Чем же отличается «
вера», на которой покоится знание, от
веры религиозной, почему эта
вера связана с особенной твердостью, обязательностью, принудительностью?
Религиозная истина — верховна,
вера — подвиг отречения от благоразумной рассудочности, после которого постигается смысл всего.
И с иконоборческим духом должно бороться не только во имя
веры, но и во имя культуры, не только во имя
религиозной мистики, но и во имя культурной символики.
Снять бремя свободы и подменить свободу принуждением значит уничтожить тайну
веры, которая и есть тайна благодатной свободы и свободной любви, значит превратить
религиозную жизнь в принуждение видимых вещей, закрепить необходимость.
Я приведу основной пример из
религиозной жизни, из которого ясна будет и сущность чудесного, и сущность
веры в ее отношении к знанию.
Но думаю, что этот новый путь не может быть отвлеченным, он органический, он соединит знание с
верой, сделает философию сознательно
религиозной.
Для мудрого, для посвященного истины
религиозной жизни, истины
веры оказываются знанием.
Среди разработанности
религиозных правил еврейства, где, по словам Исаии, было правило на правиле, и среди римского, выработанного до великой степени совершенства, законодательства явилось учение, отрицавшее не только всякие божества, — всякий страх перед ними, всякие гадания и
веру в них, — но и всякие человеческие учреждения и всякую необходимость в них.
Несмотря на требования изменения жизни, сознанные, высказанные
религиозными руководителями и принятые разумнейшими людьми, большинство людей, несмотря на
религиозное отношение к этим руководителям, т. е.
веру в их учение, продолжает в усложнившейся жизни руководствоваться прежним учением, подобно тому как поступал бы семейный человек, если бы, зная о том, как следует жить в его возрасте, по привычке и по легкомыслию продолжал бы жить ребяческою жизнью.
Если покорялись когда люди целыми народами новому
религиозному исповеданию и целыми народами крестились или переходили в магометанство, то совершались эти перевороты не потому, что их принуждали к этому люди, обладающие властью (насилие, напротив, чаще в обратную сторону поощряло эти движения), а потому, что принуждало их к этому общественное мнение. Народы же, которые силою принуждались к принятию
вер победителей, никогда не принимали их.
Львов. Меня возмущает человеческая жестокость… Умирает женщина. У нее есть отец и мать, которых она любит и хотела бы видеть перед смертью; те знают отлично, что она скоро умрет и что все еще любит их, но, проклятая жестокость, они точно хотят удивить Иегову своим
религиозным закалом: всё еще проклинают ее! Вы, человек, которому она пожертвовала всем — и
верой, и родным гнездом, и покоем совести, вы откровеннейшим образом и с самыми откровенными целями каждый день катаетесь к этим Лебедевым!
Княгиня не только не боялась свободомыслия в делах
веры и совести, но даже любила откровенную духовную беседу с умными людьми и рассуждала смело. Владея чуткостью
религиозного смысла, она имела истинное дерзновение
веры и смотрела на противоречия ей без всякого страха. Она как будто даже считала их полезными.
В Европе развивались знания и улучшался материальный быт, при постепенном развращении нравов; в России же сохранялась чистота
веры и нравственности, причем она не отставала и на пути просвещения, утверждая его на
религиозных основаниях.
«В семейной жизни и воспитании, — прибавлял Овэн, — правила
веры гораздо лучше усвоиваются, нежели в школе, и потому детям не будет никакого ущерба от того, что
религиозное обучение не войдет в число учебных предметов школы».
Дядя допускал возможность перехода к «лучшей
вере», но не иначе, как в порыве истинного
религиозного пафоса и душевного просветления.
Еще дальше идет Беха-Улла [Беха-улла Мирза Хуссейн Али — основатель бехаизма, иранского религиозно-политического течения, возникшего в середине XIX в. уже после подавления восстания бабидов и ориентированного на соединение науки и религии, отрицавшего
религиозный и национальный фанатизм мусульманского Востока.], автор «Китабе-Акдес», в своей беседе с Э. Г. Броуном: «Мы же даем, — говорит он, — чтобы все народы пришли к единой
вере, и люди стали братьями; чтобы рознь
религиозная перестала существовать и уничтожено было различие национальностей.
В науке бывают такие же обманы, как и в
вере, и зачинаются они из того же самого — из желания оправдать свои слабости, и поэтому научные обманы так же вредны, как и
религиозные.
Признавать эти постановления
веры, установленные в одном народе, но не составляющие всемирной религии, за обязательные правила для служения богу есть
религиозное заблуждение.
Суеверие церкви состоит в
вере в то, что непрестанно уясняющаяся людям
религиозная истина была раз навсегда открыта и что известные люди, присвоившие себе право учить людей истинной
вере, находятся в обладании единой, раз навсегда выраженной
религиозной этой истины.
Религиозный опыт каждого отдельного человека не дает ощутить всю полноту религии, однако обычно бывает достаточно живого касания к
религиозной реальности, которое дается
верою, в одном только месте, и тогда принимается, как постулат, как надежда, как путь, и все остальное содержание религии, все ее обетования.
По сравнению с мышлением низшею формою
религиозного сознания является то, что обычно зовется «
верою» и что Гегель характеризует как знание в форме «представления» (Vorstellung): на ней лежит печать субъективности, непреодоленной раздвоенности субъекта и объекта.
Это маскируется благодаря бесспорной личной религиозности и
религиозному темпераменту Шлейермахера, который сам, несомненно,
религиознее своей философии, представляющей собой (подобно якобиевскому учению о
вере) просто pis aller [Вынужденная замена того, что является недоступным; неизбежное зло (фр.).], попытку спасти древнее благочестие от натиска рационализма и критицизма.
Поэтому совершенно нет нужды каждому в своем личном опыте
веры иметь все содержание данного
религиозного учения, подобно тому как нет необходимости для того, чтобы постигнуть природу науки, пройти весь научный путь человечества в своем личном опыте, достаточно познать ее на любом частном случае.
Это знает по собственному опыту каждый, живущий
религиозной жизнью, и это же свидетельствуется в
религиозной письменности [В Послании к Евреям начальником и совершителем
веры называется сам Христос.
Но они получают жизненное значение, поскольку становятся предметом деятельной и живой
веры, надежды и любви, регулятивом
религиозной жизни.
Обычно это
религиозное опознание называется
верой, которая и получает поэтому столь центральное значение в гносеологии религии: анализ природы
веры есть своего рода «критика
религиозного разума».
К счастью, дело обстоит наоборот: религия не утверждается на рассудочном постижении, она стоит в самой себе, и, напротив, для нее указанная антиномия как раз создает постоянный и незаменимый импульс, она есть нерв религии, придает ей глубину и движение и, хотя и неразрешимая, она постоянно разрешаема в
религиозной жизни, вновь и вновь переживаясь как источник
религиозных озарений в пламени
веры.